См. выше ЧАСТЬ ΙΙ
Если борьба за родную землю была и для нашихъ предковъ-язычниковъ дѣломъ вѣры, то у кого же просили они помощи въ этихъ усиліяхъ отстоять свою независимую жизнь? Какое божество слышало ихъ моленія?
Идею благостно одаряющей божественней силы, опоры справедливости на землѣ, подсказывалъ человѣку вездѣ и всегда голосъ совѣсги, которая помогала ему осмысливать жизнь. Только совѣсть могла открыть ему новый нравственный міръ, міръ добра и правды, и онъ отнесъ этотъ міръ въ за-небесную высоту, сіяюшую для земли, но не сліянную съ нею. Обращаясь въ мюлитвѣ къ этому источнику совершенства, душа человѣка, забывая о земныхъ дѣлахъ, просила укрѣпить ее в добрѣ и простить ея вины: «Если, по слабости моего разумѣнія, я заблуждался, о, святой и чистый, будь милостивъ ко мнѣ, владыка, и помилуй!»[1] — такъ взываетъ индусскій пѣвецъ къ Варунѣ. Но человѣку была нужна божественная помощь и въ земныхъ заботахъ и дѣлахъ.
Устраивая свою добрую и независимую, Богомъ благословляемую, жизнь, наши предки искали опоры въ природѣ, имъ близкой, и молились божеству, которое ею управляло и могло бы исполнить ихъ молитву.
Этимъ божествомъ, почитаемымъ больше, чѣмъ другіе боги природы, былъ Перунъ; память о немъ сохранилась до сихъ поръ въ названіяхъ рѣкъ, урочищъ и весей[2]. На Перуна, бога грозы, наши древніе язычники перенесли достоинство верховнаго владыки міра, а именно нравственную силу, устанавливающую право и порядокъ на землѣ. Значеніе Перуна въ древнемъ язычествѣ очень велико. Богъ грома и молніи былъ и небеснымъ богомъ, и богомъ природы; наши предки почитали его, какъ божество болѣе близкое къ землѣ и человѣку, чѣмъ верховный владыка неба. Перунъ властвовалъ надъ огнями и водами, оживлявшими земной міръ, и давалъ ему защиту; огненнымъ оружіемъ поражалъ онъ враговъ земли, ему покорной, каралъ нарушителя закона, и его «громовыя стрѣлки» несли гибель клятвопреступнику.
Само собой понятно, что нѣкоторыя черты въ образѣ Перуна роднили его съ тѣми богами небесной грозы, которымъ поклонялись и не-славянскіе народы. Перунъ «высокій богови, великій, страшный... повелѣвающій облакамъ одождить дождь на лице земли, да изведетъ намъ хлѣбъ въ снѣдь и траву скотамъ»[3], этотъ Перунъ близокъ индусскому Парьяньи, который, «преслѣдуя громомъ злодѣевъ, вселяетъ страхъ и въ невиннано, дождемъ напояетъ землю, готовитъ пойло скотамъ и раститъ травы въ снѣдь человѣку»[4]. Гораздо меньше сходства у Перуна со скандинавскимъ божествомъ грома и молніи: величавое могущество славянскаго бога было чуждо очеловѣченному Тору, прожорливому пьяницѣ, котораго такъ любилъ и чтилъ норманскій народъ. Человѣческій обликъ былъ данъ и Перуну: серебряная голова съ золотыми усами увѣнчивала идолъ бога, сооруженный въ Кіевѣ княземъ Владиміромъ Святославичемъ; но по существу своей природы, славянскій громовержецъ далекъ отъ человѣка, а серебро и золото въ его изображеніи указывали на влагу и огонь, которые были и его даромъ землѣ, и карой виновнымъ.
Перуну было посвящено самое крѣпкое и долговѣчное дерево — дубъ. Символомъ бога былъ кремень — застывшая молнія. — таившій въ себѣ искру небеснано огня; такой кремень называется Перунъ-камень[5]. Изъ дубовыхъ бревенъ, камней и земли наши предки сооружали валы-крѣпости вокругъ своихъ городковъ, служившихъ имъ для защиты отеческой земли и новыхъ колюній. Названіе «кремль», присвоенное срединной части русскаго города, гдѣ, оберегамыя каменной оградой, помѣщаются его святыни, — коренится въ священномъ для язычника образѣ кремня. У корней священныхъ дубовъ древніе воины вымаливали побѣду и приносили Перуну жертву благодаренія. Мы уже. знаемъ о жертвоприношеніяхъ русскихъ купцовъ подъ огромнымъ дубомъ острова Хортицы, среди водъ Днѣпра[6].
Какъ блюститель правды, Перунъ пребывалъ въ постоянной близости къ верховному богу; какъ обладатель защитнаго меча, онъ былъ посредникомъ между небомъ и землею; какъ жизнетворное начало, онъ принадлежалъ къ міру боговъ природы. Эта всеобъемлющая власть Перуна делала его особенно почитаемымъ, главнымъ богомъ среди другихъ боговъ нашей равнины, и его имя сосредоточивало на себѣ и религіозную фантазію, и молитвы нашихъ предковъ.
Есть прелестный цвѣтокъ изъ семейства лилейныхъ, зовется онъ ирисъ. Три его лепестка отогнуты наружу, три остальные, соединяясь, образуютъ остріе на свободномъ концѣ. Своимъ строеніемъ этотъ цвѣтокъ напоминаетъ форму меча, своей золотистожелтой окраской — огонь и солнце; и растетъ онъ на луговинахъ, напоенныхъ водой. Сербы называютъ его Перуникой. Онъ былъ посвященъ великому богу древности, который небеснымъ мечомъ оборонялъ свою землю, который одарялъ ее огнемъ и напоялъ цѣлительной влагой. Перунова лилія съ незапамятныхъ временъ стала символомъ неисчерпаемой полноты жизни. Стилизованный образъ цвѣтка — въ узорочьяхъ, на печатяхъ, въ гербахъ — вошелъ въ культуру нашего народа, какъ знакъ жизненнаго самоутвержденія, обновленія и расцвѣта, какъ чистая сіяющая радость послѣ бури и грозъ...
Такъ тѣни древней вѣры возстаютъ противъ предпосылки норманскаго ученія о «первобытной некультурности» ильменскихъ и днѣпровскихъ славянъ до прибытія варяговъ. Язычество нашихъ предковъ даетъ возможность утверждать и древность религіозныхъ образовъ, созданныхъ нашимъ народомъ, и самобытность ихъ, и долговѣчность ихъ творческой силы.
Въ идеяхъ Бога и Перуна кристаллизовались помыслы, рожденные изъ подлиннаго религіознаго опыта, возможнаго лишь у народа, уже причастнаго къ культурному дѣланію, помыслы устойчивые и дѣйственные, направлявшіе народную жизнь въ теченіе вѣковъ. Эта вѣра сѣдой старины была выношена душой народной задолго до той эпохи, когда норманские торговцы стали плавать по Днѣпру, и мнѣніе о первобытной дикости нашихъ предковъ падаетъ само собой передъ лицомъ верховныхъ божествъ ихъ вѣры. Безъ сомнѣнія, религіозныя созерцанія могли обрастать упрощенными мыслями и образами, приближаясь къ пониманію народныхъ массъ, наивность и грубость могли проникнуть и въ обряды религіознаго культа; но первобытныя формы идоловъ, кровавыя жертвы, иногда имъ приносимыя, не должны затемнять для нашего разумѣнія внутреннюю сущность этихъ боговъ и этихъ жертвъ. Идея добра и доброты въ существѣ верховнаго Бога, значеніе ея для правосознанія, совѣстное воспріятіе добра и зла, вѣра въ совершенный, ничѣмъ не замутненный небесный міръ, требующій отрѣшенности отъ земныхъ вожделѣній для участія въ немъ, всѣ эти воззрѣнія отражали самобытную душу народа, вели его нравственное развитіе и подготовляли его культурный расцвѣтъ.
Уже 200 лѣтъ тому назадъ русскіе ученые, достаночно зоркіе для того, чтобы увидѣть прошлое сквозь застилающіе его туманы, назвали «неправдой» мысль о дикости древнихъ славянъ. Теперь, когда туманная завѣса разорвалась успѣхами знанія, предпосылка норманской гипотезы стала смѣшной и вредной нелѣпостью; но она тѣмъ не менѣе появляется тамъ и здѣсь въ историческихъ сочиненіяхъ и засоряетъ душу русскаго человѣка, обращенную къ прошлому родной земли. Подъ давленіемъ науки о древностяхъ, многіе норманисты соглашаются признавать культурныя начала въ до-исторической жизни славянства нашей равнины, но они не замѣчаютъ, что устраненіе предпосылки объ отсутствіи культуры у нашихъ предковъ изъ обихода русской исторіи разрушаетъ фундаментъ, на которомъ утверждалась доказательная система норманскаго ученія, и превращаетъ его въ безсвязную груду плохо обоснованныхъ и логически слабыхъ сужденій. Лишенныя твердой почвы, неспособныя вызвать отзвукъ въ живыхъ явленіяхъ исторіи, эти сужденія лишь пробуждаютъ недовѣріе къ тому историку, который ихъ высказываетъ, и къ тому пути, по которому онъ идетъ, изслѣдуя событія протекшихъ дней.
Наталія ИЛЬИНА. «ИЗГНАНΙЕ НОРМАНОВЪ. Очередная задача русской исторической науки». Гл. 13. Парижъ 1955 г.
[2] Проня — рѣка и городъ Пронскъ въ Рязанской губ., Перуника — пустынь въ Весьегонскомъ у., Перуново — въ Ржевскомъ у., Тверской губерніи, Піоруново въ Полоцкомъ Повѣтѣ и т.д.
[3] Молитва о бездождіи, сохранившаяся въ Сборникѣ Кириллова, монастыря (XV в.) у Забѣлина. Истор. Рус. Жиз. II. 290 и примѣч. 150.
[5] Забѣлинъ. Истор. Рус. Жизни, 297 и примѣчаніе 163.
[6] Константинъ Багрянородный. Книга объ управленіи государствомъ. У Гедеонова. Варяги и Русь. 547. Поклоненіе дубамъ еще долго процвѣтало ка Руси; Духовный регламентъ Петра Великаго, изданный въ 1722 году, осуждаетъ его, какъ «явное и стыдное идолослуженіе». У Буслаева. Лекціи Е. И. В. Наслѣднику Цесаревичу Николаю Александровичу. Лекція 85.
